Бедная Лиза — краткое содержание

Бедная Лиза — Карамзин Н.М.

Может быть, никто из живу­щих в Москве не знает так хорошо окрест­но­стей города сего, как я, потому что никто чаще моего не бывает в поле, никто более моего не бро­дит пеш­ком, без плана, без цели — куда глаза гля­дят — по лугам и рощам, по хол­мам и рав­ни­нам. Вся­кое лето нахожу новые при­ят­ные места или в ста­рых новые красоты.

Но всего при­ят­нее для меня то место, на кото­ром воз­вы­ша­ются мрач­ные, готи­че­ские башни Си…нова мона­стыря. Стоя на сей горе, видишь на пра­вой сто­роне почти всю Москву, сию ужас­ную гро­маду домов и церк­вей, кото­рая пред­став­ля­ется гла­зам в образе вели­че­ствен­ного амфи­те­атра: вели­ко­леп­ная кар­тина, особ­ливо когда све­тит на нее солнце, когда вечер­ние лучи его пылают на бес­чис­лен­ных зла­тых купо­лах, на бес­чис­лен­ных кре­стах, к небу воз­но­ся­щихся! Внизу рас­сти­ла­ются туч­ные, густо-зеле­ные цве­ту­щие луга, а за ними, по жел­тым пес­кам, течет свет­лая река, вол­ну­е­мая лег­кими вес­лами рыба­чьих лодок или шумя­щая под рулем груз­ных стру­гов, кото­рые плы­вут от пло­до­нос­ней­ших стран Рос­сий­ской импе­рии и наде­ляют алч­ную Москву хле­бом. На дру­гой сто­роне реки видна дубо­вая роща, подле кото­рой пасутся мно­го­чис­лен­ные стада; там моло­дые пас­тухи, сидя под тению дерев, поют про­стые, уны­лые песни и сокра­щают тем лет­ние дни, столь для них еди­но­об­раз­ные. Пода­лее, в густой зелени древ­них вязов, бли­стает зла­то­гла­вый Дани­лов мона­стырь; еще далее, почти на краю гори­зонта, сине­ются Воро­бьевы горы. На левой же сто­роне видны обшир­ные, хле­бом покры­тые поля, лесочки, три или четыре дере­веньки и вдали село Коло­мен­ское с высо­ким двор­цом своим.

Часто при­хожу на сие место и почти все­гда встре­чаю там весну; туда же при­хожу и в мрач­ные дни осени горе­вать вме­сте с при­ро­дою. Страшно воют ветры в сте­нах опу­стев­шего мона­стыря, между гро­бов, зарос­ших высо­кою тра­вою, и в тем­ных пере­хо­дах келий. Там, опер­шись на раз­ва­лины гроб­ных кам­ней, вни­маю глу­хому стону вре­мен, без­дною минув­шего погло­щен­ных, — стону, от кото­рого сердце мое содро­га­ется и тре­пе­щет. Ино­гда вхожу в келии и пред­став­ляю себе тех, кото­рые в них жили, — печаль­ные кар­тины! Здесь вижу седого старца, пре­кло­нив­шего колена перед рас­пя­тием и моля­ще­гося о ско­ром раз­ре­ше­нии зем­ных оков своих, ибо все удо­воль­ствия исчезли для него в жизни, все чув­ства его умерли, кроме чув­ства болезни и сла­бо­сти. Там юный монах — с блед­ным лицом, с том­ным взо­ром — смот­рит в поле сквозь решетку окна, видит весе­лых пти­чек, сво­бодно пла­ва­ю­щих в море воз­духа, видит — и про­ли­вает горь­кие слезы из глаз своих. Он томится, вянет, сох­нет — и уны­лый звон коло­кола воз­ве­щает мне без­вре­мен­ную смерть его. Ино­гда на вра­тах храма рас­смат­ри­ваю изоб­ра­же­ние чудес, в сем мона­стыре слу­чив­шихся, там рыбы падают с неба для насы­ще­ния жите­лей мона­стыря, оса­жден­ного мно­го­чис­лен­ными вра­гами; тут образ Бого­ма­тери обра­щает непри­я­те­лей в бег­ство. Все сие обнов­ляет в моей памяти исто­рию нашего оте­че­ства — печаль­ную исто­рию тех вре­мен, когда сви­ре­пые татары и литовцы огнем и мечом опу­сто­шали окрест­но­сти рос­сий­ской сто­лицы и когда несчаст­ная Москва, как без­за­щит­ная вдо­вица, от одного Бога ожи­дала помощи в лютых своих бедствиях.

Но всего чаще при­вле­кает меня к сте­нам Си…нова мона­стыря — вос­по­ми­на­ние о пла­чев­ной судьбе Лизы, бед­ной Лизы. Ах! Я люблю те пред­меты, кото­рые тро­гают мое сердце и застав­ляют меня про­ли­вать слезы неж­ной скорби!

Саже­нях в семи­де­сяти от мона­стыр­ской стены, подле бере­зо­вой рощицы, среди зеле­ного луга, стоит пустая хижина, без две­рей, без окон­чин, без полу; кровля давно сгнила и обва­ли­лась. В этой хижине лет за трид­цать перед сим жила пре­крас­ная, любез­ная Лиза с ста­руш­кою, мате­рью своею.

Отец Лизин был довольно зажи­точ­ный посе­ля­нин, потому что он любил работу, пахал хорошо землю и вел все­гда трез­вую жизнь. Но скоро по смерти его жена и дочь обед­няли. Лени­вая рука наем­ника худо обра­бо­ты­вала поле, и хлеб пере­стал хорошо родиться. Они при­нуж­дены были отдать свою землю внаем, и за весьма неболь­шие деньги. К тому же бед­ная вдова, почти бес­пре­станно про­ли­вая слезы о смерти мужа сво­его — ибо и кре­стьянки любить умеют! — день ото дня ста­но­ви­лась сла­бое и совсем не могла рабо­тать. Одна Лиза, — кото­рая оста­лась после отца пят­на­дцати лет, — одна Лиза, не щадя своей неж­ной моло­до­сти, не щадя ред­кой кра­соты своей, тру­ди­лась день и ночь — ткала хол­сты, вязала чулки, вес­ною рвала цветы, а летом брала ягоды — и про­да­вала их в Москве. Чув­стви­тель­ная, доб­рая ста­рушка, видя неуто­ми­мость дочери, часто при­жи­мала ее к слабо бию­ще­муся сердцу, назы­вала боже­скою мило­стию, кор­ми­ли­цею, отра­дою ста­ро­сти своей и молила Бога, чтобы Он награ­дил ее за все то, что она делает для матери. «Бог дал мне руки, чтобы рабо­тать, — гово­рила Лиза, — ты кор­мила меня своею гру­дью и ходила за мною, когда я была ребен­ком; теперь при­шла моя оче­редь ходить на тобою. Пере­стань только кру­шиться, пере­стань пла­кать: слезы наши не ожи­вят батюшки». Но часто неж­ная Лиза не могла удер­жать соб­ствен­ных слез своих — ах! она пом­нила, что у нее был отец и что его не стало, но для успо­ко­е­ния матери ста­ра­лась таить печаль сердца сво­его и казаться покой­ною и весе­лою. — «На том свете, любез­ная Лиза, — отве­чала горест­ная ста­рушка, — на том свете пере­стану я пла­кать. Там, ска­зы­вают, будут все веселы; я, верно, весела буду, когда увижу отца тво­его. Только теперь не хочу уме­реть — что с тобою без меня будет? На кого тебя поки­нуть? Нет, дай Бог прежде при­стро­ить тебя к месту! Может быть, скоро сыщется доб­рый чело­век. Тогда, бла­го­словя вас, милых детей моих, пере­кре­щусь и спо­койно лягу в сырую землю».

Про­шло два года после смерти отца Лизина. Луга покры­лись цве­тами, и Лиза при­шла в Москву с лан­ды­шами. Моло­дой, хорошо оде­тый чело­век, при­ят­ного вида, встре­тился ей на улице. Она пока­зала ему цветы — и закрас­не­лась. «Ты про­да­ешь их, девушка?» — спро­сил он с улыб­кою. — «Про­даю», — отве­чала она. — «А что тебе надобно?» — «Пять копеек». — «Это слиш­ком дешево. Вот тебе рубль». — Лиза уди­ви­лась, осме­ли­лась взгля­нуть на моло­дого чело­века, — еще более закрас­не­лась и, поту­пив глаза в землю, ска­зала ему, что она не возь­мет рубля. — «Для чего же?» — «Мне не надобно лиш­него». — «Я думаю, что пре­крас­ные лан­дыши, сорван­ные руками пре­крас­ной девушки, стоят рубля. Когда же ты не берешь его, вот тебе пять копеек. Я хотел бы все­гда поку­пать у тебя цветы: хотел бы, чтоб ты рвала их только для меня». — Лиза отдала цветы, взяла пять копеек, покло­ни­лась и хотела идти, но незна­ко­мец оста­но­вил ее за руку. — «Куда же ты пой­дешь, девушка?» — «Домой». — «А где дом твой?» — Лиза ска­зала, где она живет, ска­зала и пошла. Моло­дой чело­век не хотел удер­жи­вать ее, может быть, для тот, что мимо­хо­дя­щие начали оста­нав­ли­ваться и, смотря на них, коварно усмехались.

Николай Карамзин — Бедная Лиза

Карамзин Н М

Бедная Лиза

Может быть, никто из живущих в Москве не знает так хорошо окрестностей города сего, как я, потому что никто чаще моего не бывает в поле, никто более моего не бродит пешком, без плана, без цели — куда глаза глядят — по лугам и рощам, по холмам и равнинам. Всякое лето нахожу новые приятные места или в старых новые красоты. Но всего приятнее для меня то место, на котором возвышаются мрачные, готические башни Си…нова монастыря. Стоя на сей горе, видишь на правой стороне почти всю Москву, сию ужасную громаду домов и церквей, которая представляется глазам в образе величественного амфитеатра: великолепная картина, особливо когда светит на нее солнце, когда вечерние лучи его пылают на бесчисленных златых куполах, на бесчисленных крестах, к небу возносящихся! Внизу расстилаются тучные, густо-зеленые цветущие луга, а за ними, по желтым пескам, течет светлая река, волнуемая легкими веслами рыбачьих лодок или шумящая под рулем грузных стругов, которые плывут от плодоноснейших стран Российской империи и наделяют алчную Москву хлебом.

На другой стороне реки видна дубовая роща, подле которой пасутся многочисленные стада; там молодые пастухи, сидя под тению дерев, поют простые, унылые песни и сокращают тем летние дни, столь для них единообразные. Подалее, в густой зелени древних вязов, блистает златоглавый Данилов монастырь; еще далее, почти на краю горизонта, синеются Воробьевы горы. На левой же стороне видны обширные, хлебом покрытые поля, лесочки, три или четыре деревеньки и вдали село Коломенское с высоким дворцом своим.

Часто прихожу на сие место и почти всегда встречаю там весну; туда же прихожу и в мрачные дни осени горевать вместе с природою. Страшно воют ветры в стенах опустевшего монастыря, между гробов, заросших высокою травою, и в темных переходах келий. Там, опершись на развалинах гробных камней, внимаю глухому стону времен, бездною минувшего поглощенных, — стону, от которого сердце мое содрогается и трепещет. Иногда вхожу в келий и представляю себе тех, которые в них жили, — печальные картины! Здесь вижу седого старца, преклонившего колена перед распятием и молящегося о скором разрешении земных оков своих, ибо все удовольствия исчезли для него в жизни, все чувства его умерли, кроме чувства болезни и слабости. Там юный монах — с бледным лицом, с томным взором — смотрит в поле сквозь решетку окна, видит веселых птичек, свободно плавающих в море воздуха, видит — и проливает горькие слезы из глаз своих. Он томится, вянет, сохнет — и унылый звон колокола возвещает мне безвременную смерть его. Иногда на вратах храма рассматриваю изображение чудес, в сем монастыре случившихся, там рыбы падают с неба для насыщения жителей монастыря, осажденного многочисленными врагами; тут образ богоматери обращает неприятелей в бегство. Все сие обновляет в моей памяти историю нашего отечества — печальную историю тех времен, когда свирепые татары и литовцы огнем и мечом опустошали окрестности российской столицы и когда несчастная Москва, как беззащитная вдовица, от одного бога ожидала помощи в лютых своих бедствиях.

Но всего чаще привлекает меня к стенам Си…нова монастыря воспоминание о плачевной судьбе Лизы, бедной Лизы. Ах! Я люблю те предметы, который трогают мое сердце и заставляют меня проливать слезы нежной скорби!

Саженях в семидесяти от монастырской стены, подле березовой рощицы, среди зеленого луга, стоит пустая хижина, без дверей, без окончин, без полу; кровля давно сгнила и обвалилась. В этой хижине лет за тридцать перед сим жила прекрасная, любезная Лиза с старушкою, матерью своею.

Отец Лизин был довольно зажиточный поселянин, потому что он любил работу, пахал хорошо землю и вел всегда трезвую жизнь. Но скоро по смерти его жена и дочь обедняли. Ленивая рука наемника худо обрабатывала поле, и хлеб перестал хорошо родиться. Они принуждены были отдать свою землю внаем, и за весьма небольшие деньги. К тому же бедная вдова, почти беспрестанно проливая слезы о смерти мужа своего — ибо и крестьянки любить умеют! — день ото дня становилась слабее и совсем не могла работать. Одна Лиза, которая осталась после отца пятнадцати лет, — одна Лиза, не щадя своей нежной молодости, не щадя редкой красоты своей, трудилась день и ночь — ткала холсты, вязала чулки, весною рвала цветы, а летом брала ягоды — и продавала их в Москве. Чувствительная, добрая старушка, видя неутомимость дочери, часто прижимала ее к слабо биющемуся сердцу, называла божескою милостию, кормилицею, отрадою старости своей и молила бога, чтобы он наградил ее за все то, что она делает для матери.

«Бог дал мне руки, чтобы работать, — говорила Лиза, — ты кормила меня своею грудью и ходила за мною, когда я была ребенком; теперь пришла моя очередь ходить за тобою. Перестань только крушиться, перестань плакать; слезы наши не оживят батюшки».

Но часто нежная Лиза не могла удержать собственных слез своих — ах! она помнила, что у нее был отец и что его не стало, но для успокоения матери старалась таить печаль сердца своего и казаться покойною и веселою. «На том свете, любезная Лиза, — отвечала горестная старушка, — на том свете перестану я плакать. Там, сказывают, будут все веселы; я, верно, весела буду, когда увижу отца твоего, Только теперь не хочу умереть — что с тобою без меня будет? На кого тебя покинуть? Нет, дай бог прежде пристроить тебя к месту! Может быть, скоро сыщется добрый человек. Тогда, благословя вас, милых детей моих, перекрещусь и спокойно лягу в сырую землю».

Прошло два года после смерти отца Лизина. Луга покрылись цветами, и Лиза пришла в Москву с ландышами. Молодой, хорошо одетый человек, приятного вида, встретился ей на улице. Она показала ему цветы — и закраснелась. «Ты продаешь их, девушка?» — спросил он с улыбкою. «Продаю», — отвечала она. «А что тебе надобно?» — «Пять копеек?». — «Это слишком дешево. Вот тебе рубль». Лиза удивилась, осмелилась взглянуть на молодого человека, — еще более заскраснелась и, потупив глаза в землю, сказала ему, что она не возьмет рубля. «Для чего же?» — «Мне не надобно лишнего». — «Я думаю, что прекрасные ландыши, сорванные руками прекрасной девушки, стоят рубля. Когда же ты не берешь его, вот тебе пять копеек. Я хотел бы всегда покупать у тебя цветы; хотел бы, чтоб ты рвала их только для меня», Лиза отдала цветы, взяла пять копеек, поклонилась и хотела идти, но незнакомец остановил ее за руку; «Куда же ты пойдешь, девушка?» — «Домой», — «А где дом твой?» Лиза сказала, где она живет, сказала и пошла. Молодой человек не хотел удерживать ее, может быть для того, что мимоходящие начали останавливаться и, смотря на них, коварно усмехались.

Лиза, пришедши домой, рассказала матери, что с нею случилось, «Ты хорошо сделала, что не взяла рубля. Может быть, это был какой-нибудь дурной человек…» — Ах нет, матушка! Я этого не думаю» У него такое доброе лицо; такой голос…» — «Однако ж, Лиза, лучше кормиться трудами своими и ничего не брать даром. Ты еще не знаешь, друг мой, как злые люди могут обидеть бедную девушку! У меня всегда сердце бывает не на своем месте, когда ты ходишь в город; я всегда ставлю свечу перед образ и молю господа бога, чтобы он сохранил тебя от всякой беды и напасти». У Лизы навернулись на глазах слезы; она поцеловала мать свою.

На другой день нарвала Лиза самых лучших ландышей и опять пошла с ними в город. Глаза ее тихонько чего-то искали.

Многие хотели у нее купить цветы, но она отвечала, что они непродажные, и смотрела то в ту, то в другую сторону. Наступил вечер, надлежало возвратиться домой, и цветы были брошены в Москву-реку. «Никто не владей вами!» — сказала Лиза, чувствуя какую-то грусть в сердце своем.

На другой день ввечеру сидела она под окном, пряла и тихим голосом пела жалобные песни, но вдруг вскочила и закричала: «Ах!..» Молодой незнакомец стоял под окном.

«Что с тобой сделалось? » — спросила испугавшаяся мать, которая подле нее сидела. «Ничего» матушка, — отвечала Лиза робким голосом, — я только его увидела». — «Кого?» — «Того господина, который купил у меня цветы». Старуха выглянула в окно.

Молодой человек поклонился ей так учтиво, с таким приятным видом, что она не могла подумать об нем ничего, кроме хорошего. «Здравствуй, добрая старушка! — сказал он. — Я очень устал; нет ли у тебя свежего молока?» Услужливая Лиза, не дождавшись ответа от матери своей — может быть, для того, что она его знала наперед, — побежала на погреб — принесла чистую кринку, покрытую чистым деревянным кружком, — схватила стакан, вымыла, вытерла его белым полотенцем, налила и подала в окно, но сама смотрела в землю. Незнакомец выпил — и нектар из рук Гебы не мог бы показаться ему вкуснее. Всякий догадается, что он после того благодарил Лизу, и благодарил не столько словами, сколько взорами.

Между тем добродушная старушка успела рассказать ему о своем горе и утешении — о смерти мужа и о милых свойствах дочери своей, об ее трудолюбии и нежности, и проч. и проч. Он слушал ее со вниманием, но глаза его бы л и нужно ли сказывать где? И Лиза, робкая Лиза посматривала изредка на молодого человека; но не так скоро молния блестит и в облаке исчезает, как быстро голубые глаза ее обращались к земле, встречаясь с его взором. — «Мне хотелось бы, — сказал он матери, — чтобы дочь твоя никону, кроме меня, не продавала своей работы. Таким образом, ей незачем будет часто ходить в город, и ты не принуждена будешь с нею расставаться. Я сам по временам могу заходить к вам». Тут в глазах Лизиных блеснула радость, которую она тщетно сокрыть хотела; щеки ее пылали, как заря в ясный летний вечер; она смотрела на левый рукав свой и щипала его правою рукою. Старушка с охотою приняла сие предложение, не подозревая в нем никакого худого намерения, и уверяла незнакомца, что полотно, вытканное Лизой, и чулки, вывязанные Лизой, бывают отменно хороши и носятся долее всяких других.

«Бедная Лиза» читать онлайн

Карамзин Н М

Бедная Лиза

Может быть, никто из живущих в Москве не знает так хорошо окрестностей города сего, как я, потому что никто чаще моего не бывает в поле, никто более моего не бродит пешком, без плана, без цели — куда глаза глядят — по лугам и рощам, по холмам и равнинам. Всякое лето нахожу новые приятные места или в старых новые красоты. Но всего приятнее для меня то место, на котором возвышаются мрачные, готические башни Си…нова монастыря. Стоя на сей горе, видишь на правой стороне почти всю Москву, сию ужасную громаду домов и церквей, которая представляется глазам в образе величественного амфитеатра: великолепная картина, особливо когда светит на нее солнце, когда вечерние лучи его пылают на бесчисленных златых куполах, на бесчисленных крестах, к небу возносящихся! Внизу расстилаются тучные, густо-зеленые цветущие луга, а за ними, по желтым пескам, течет светлая река, волнуемая легкими веслами рыбачьих лодок или шумящая под рулем грузных стругов, которые плывут от плодоноснейших стран Российской империи и наделяют алчную Москву хлебом.

На другой стороне реки видна дубовая роща, подле которой пасутся многочисленные стада; там молодые пастухи, сидя под тению дерев, поют простые, унылые песни и сокращают тем летние дни, столь для них единообразные. Подалее, в густой зелени древних вязов, блистает златоглавый Данилов монастырь; еще далее, почти на краю горизонта, синеются Воробьевы горы. На левой же стороне видны обширные, хлебом покрытые поля, лесочки, три или четыре деревеньки и вдали село Коломенское с высоким дворцом своим.

Часто прихожу на сие место и почти всегда встречаю там весну; туда же прихожу и в мрачные дни осени горевать вместе с природою.
Страшно воют ветры в стенах опустевшего монастыря, между гробов, заросших высокою травою, и в темных переходах келий. Там, опершись на развалинах гробных камней, внимаю глухому стону времен, бездною минувшего поглощенных, — стону, от которого сердце мое содрогается и трепещет. Иногда вхожу в келий и представляю себе тех, которые в них жили, — печальные картины! Здесь вижу седого старца, преклонившего колена перед распятием и молящегося о скором разрешении земных оков своих, ибо все удовольствия исчезли для него в жизни, все чувства его умерли, кроме чувства болезни и слабости. Там юный монах — с бледным лицом, с томным взором — смотрит в поле сквозь решетку окна, видит веселых птичек, свободно плавающих в море воздуха, видит — и проливает горькие слезы из глаз своих. Он томится, вянет, сохнет — и унылый звон колокола возвещает мне безвременную смерть его. Иногда на вратах храма рассматриваю изображение чудес, в сем монастыре случившихся, там рыбы падают с неба для насыщения жителей монастыря, осажденного многочисленными врагами; тут образ богоматери обращает неприятелей в бегство. Все сие обновляет в моей памяти историю нашего отечества — печальную историю тех времен, когда свирепые татары и литовцы огнем и мечом опустошали окрестности российской столицы и когда несчастная Москва, как беззащитная вдовица, от одного бога ожидала помощи в лютых своих бедствиях.