Рассказ «Васюткино озеро»: история, фото

Васюткино озеро — Астафьев В.П.

Это озеро не оты­щешь на карте. Неболь­шое оно. Неболь­шое, зато памят­ное для Васютки. Ещё бы! Мала ли честь для три­на­дца­ти­лет­него маль­чишки — озеро, назван­ное его име­нем! Пус­кай оно и не велико, не то что, ска­жем, Бай­кал, но Васютка сам нашёл его и людям пока­зал. Да, да, не удив­ляй­тесь и не думайте, что все озёра уже известны и что у каж­дого есть своё назва­ние. Много ещё, очень много в нашей стране безы­мян­ных озёр и речек, потому что велика наша Родина, и сколько по ней ни броди, всё будешь нахо­дить что-нибудь новое, интересное.

Рыбаки из бри­гады Гри­го­рия Афа­на­сье­вича Шад­рина — Васют­ки­ного отца — совсем было при­уныли. Частые осен­ние дожди вспу­чили реку, вода в ней под­ня­лась, и рыба стала плохо ловиться: ушла на глубину.

Холод­ная измо­розь и тём­ные волны на реке наго­няли тоску. Не хоте­лось даже выхо­дить на улицу, не то что выплы­вать на реку. Заспа­лись рыбаки, рас­со­ло­дели от без­де­лья, даже шутить пере­стали. Но вот подул с юга тёп­лый ветер и точно раз­гла­дил лица людей. Засколь­зили по реке лодки с упру­гими пару­сами. Ниже и ниже но Ени­сею спус­ка­лась бри­гада. Но уловы по-преж­нему были малы.

— Нету нам нынче фарту, — вор­чал Васют­кин дедушка Афа­на­сий. — Оску­дел батюшко Ени­сей. Раньше жили, как бог при­ка­жет, и рыба тучами ходила. А теперь паро­ходы да моторки всю жив­ность рас­пу­гали. При­дёт время — ерши да пес­кари и те пере­ве­дутся, а об омуле, стер­ляди и осетре только в книж­ках будут читать.

Спо­рить с дедуш­кой — дело бес­по­лез­ное, потому никто с ним не связывался.

Далеко ушли рыбаки в низо­вье Ени­сея и нако­нец оста­но­ви­лись. Лодки выта­щили на берег, багаж унесли в избушку, постро­ен­ную несколько лет назад учё­ной экспедицией.

Гри­го­рий Афа­на­сье­вич, в высо­ких рези­но­вых сапо­гах с отвер­ну­тыми голе­ни­щами и в сером дож­де­вике, ходил по берегу и отда­вал распоряжения.

Васютка все­гда немного робел перед боль­шим, нераз­го­вор­чи­вым отцом, хотя тот нико­гда его не обижал.

— Шабаш, ребята! — ска­зал Гри­го­рий Афа­на­сье­вич, когда раз­грузка закон­чи­лась. — Больше коче­вать не будем. Так, без толку, можно и до Кар­ского моря дойти.

Он обо­шёл вокруг избушки, зачем-то потро­гал рукой углы и полез на чер­дак, под­пра­вил съе­хав­шие в сто­рону пла­сту­шины корья на крыше. Спу­стив­шись по дрях­лой лест­нице, он тща­тельно отрях­нул штаны, высмор­кался и разъ­яс­нил рыба­кам, что избушка под­хо­дя­щая, что в ней можно спо­койно ждать осен­нюю путину, а пока вести про­мы­сел паро­мами и пере­мё­тами. Лодки же, невода, плав­ные сети и всю про­чую снасть надобно как сле­дует под­го­то­вить к боль­шому ходу рыбы.

Потя­ну­лись одно­об­раз­ные дни. Рыбаки чинили невода, коно­па­тили лодки, изго­тов­ляли якор­ницы, вязали, смолили.

Раз в сутки они про­ве­ряли пере­мёты и спа­рен­ные сети — поромы, кото­рые ста­вили вдали от берега.

Рыба в эти ловушки попа­дала цен­ная: осётр, стер­лядь, тай­мень, частенько налим, или, как его в шутку назы­вали в Сибири, посе­ле­нец. Но это спо­кой­ный лов. Нет в нём азарта, лихо­сти и того хоро­шего, тру­до­вого весе­лья, кото­рое так и рвётся наружу из мужи­ков, когда они полу­ки­ло­мет­ро­вым нево­дом за одну тоню вытас­ки­вают рыбы по нескольку центнеров.

Совсем скуч­ное житьё нача­лось у Васютки. Поиг­рать не с кем — нет това­ри­щей, схо­дить некуда. Одно уте­шало: скоро нач­нётся учеб­ный год, и мать с отцом отпра­вят его в деревню. Дядя Коляда, стар­шина рыбо­сбо­роч­ного бота, уже учеб­ники новые из города при­вёз. Днём Васютка нет-нет да и загля­нет в них от скуки.

Вече­рами в избушке ста­но­ви­лось людно и шумно. Рыбаки ужи­нали, курили, щёл­кали орехи, рас­ска­зы­вали были и небы­лицы. К ночи на полу лежал тол­стый слой оре­хо­вой скор­лупы. Тре­щала она под ногами, как осен­ний ледок на лужах.

Оре­хами рыба­ков снаб­жал Васютка. Все ближ­ние кедры он уже обко­ло­тил. С каж­дым днём при­хо­ди­лось заби­раться всё дальше и дальше в глубь леса. Но эта работа была не в тягость. Маль­чишке нра­ви­лось бро­дить. Ходит себе по лесу один, напе­вает, ино­гда из ружья пальнёт.

Васютка проснулся поздно. В избушке одна мать. Дедушка Афа­на­сий ушёл куда-то. Васютка поел, поли­стал учеб­ники, обо­рвал листок кален­даря и с радо­стью отме­тил, что до пер­вого сен­тября оста­лось всего десять дней. Потом засо­би­рался по кед­ро­вые шишки.

Мать недо­вольно сказала:

— К уче­нью надо гото­виться, а ты в лесу пропадаешь.

— Чего ты, мамка? Орехи кто-то дол­жен добы­вать? Дол­жен. Охота ведь рыба­кам пощёл­кать вечером.

— «Охота, охота»! Надо оре­хов, так пусть сами ходят. При­выкли пар­ниш­кой помы­кать да сорить в избе.

Мать вор­чит по при­вычке, потому что ей не на кого больше ворчать.

Когда Васютка с ружьём на плече и с патрон­та­шем на поясе, похо­жий на коре­на­стого, малень­кого мужичка, вышел из избы, мать при­вычно строго напоминала:

— Ты от зате­сей далеко не отходи — сги­нешь. Хлеба взял ли с собой?

— Да зачем он мне? Каж­дый раз обратно приношу.

— Не раз­го­ва­ри­вай! На вот кра­юшку. Не зада­вит она тебя. Спо­кон веку так заве­дено, мал ещё таёж­ные законы переиначивать.

Тут уж с мате­рью не поспо­ришь. Таков ста­рин­ный поря­док: идёшь в лес — бери еду, бери спички.

Васютка покорно сунул кра­юшку в мешок и поспе­шил исчез­нуть с глаз матери, а то ещё при­де­рётся к чему-нибудь.

Весело насви­сты­вая, шёл он по тайге, сле­дил за помет­ками на дере­вьях и думал о том, что, навер­ное, вся­кая таёж­ная дорога начи­на­ется с зате­сей. Сде­лает чело­век зарубку на одном дереве, отой­дёт немного, ещё топо­ром тюк­нет, потом ещё. За этим чело­ве­ком пой­дут дру­гие люди; собьют каб­лу­ками мох с вале­жин, при­топ­чут траву, ягод­ники, отпе­ча­тают следы в грязи, и полу­чится тро­пинка. Лес­ные тро­пинки узень­кие, изви­ли­стые, что мор­щинки на лбу дедушки Афа­на­сия. Только иные тро­пинки зарас­тают со вре­ме­нем, а уж мор­щинки-то на лице едва ли зарастут.

Склон­ность к про­стран­ным рас­суж­де­ниям, как у вся­кого таёж­ника, рано появи­лась у Васютки. Он ещё долго думал бы о дороге и о вся­ких таёж­ных раз­но­стях, если бы не скри­пу­чее кря­ка­нье где-то над головой.

«Кра-кра-кра!..» — нес­лось сверху, будто тупой пилой резали креп­кий сук.

Васютка под­нял голову. На самой вер­шине ста­рой взлох­ма­чен­ной ели уви­дел кед­ровку. Птица дер­жала в ког­тях кед­ро­вую шишку и орала во всё горло. Ей так же гор­ла­сто откли­ка­лись подруги. Васютка не любил этих нахаль­ных птиц. Он снял с плеча ружье, при­це­лился и щёлк­нул язы­ком, будто на спуск нажал. Стре­лять он не стал. Ему ужо не paз драли уши за попу­сту сожжен­ные патроны. Тре­пет перед дра­го­цен­ным «при­па­сом» (так назы­вают сибир­ские охот­ники порох и дробь) крепко вбит в сиби­ря­ков отроду.

— «Кра-кра»! — пере­драз­нил Васютка кед­ровку и запу­стил в нее палкой.

Досадно было парню, что не может он дол­ба­нуть птицу, даром что ружьё в руках. Кед­ровка пере­стала кри­чать, нето­роп­ливо ощи­па­лась, задрала голову, и по лесу снова понес­лось ее скри­пу­чее «кра!».

Виктор Астафьев — Васюткино озеро

Виктор Астафьев

Васюткино озеро

Это озеро не отыщешь на карте. Небольшое оно. Небольшое, зато памятное для Васютки. Ещё бы! Мала ли честь для тринадцатилетнего мальчишки — озеро, названное его именем! Пускай оно и не велико, не то что, скажем, Байкал, но Васютка сам нашёл его и людям показал. Да, да, не удивляйтесь и не думайте, что все озёра уже известны и что у каждого есть своё название. Много ещё, очень много в нашей стране безымянных озёр и речек, потому что велика наша Родина, и сколько по ней ни броди, всё будешь находить что-нибудь новое, интересное.

Рыбаки из бригады Григория Афанасьевича Шадрина — Васюткиного отца — совсем было приуныли. Частые осенние дожди вспучили реку, вода в ней поднялась, и рыба стала плохо ловиться: ушла на глубину.

Холодная изморозь и тёмные волны на реке нагоняли тоску. Не хотелось даже выходить на улицу, не то что выплывать на реку. Заспались рыбаки, рассолодели от безделья, даже шутить перестали. Но вот подул с юга тёплый ветер и точно разгладил лица людей. Заскользили по реке лодки с упругими парусами. Ниже и ниже но Енисею спускалась бригада. Но уловы по-прежнему были малы.

— Нету нам нынче фарту, — ворчал Васюткин дедушка Афанасий. — Оскудел батюшко Енисей. Раньше жили, как бог прикажет, и рыба тучами ходила. А теперь пароходы да моторки всю живность распугали. Придёт время — ерши да пескари и те переведутся, а об омуле, стерляди и осетре только в книжках будут читать.

Спорить с дедушкой — дело бесполезное, потому никто с ним не связывался.

Далеко ушли рыбаки в низовье Енисея и наконец остановились. Лодки вытащили на берег, багаж унесли в избушку, построенную несколько лет назад учёной экспедицией.

Григорий Афанасьевич, в высоких резиновых сапогах с отвернутыми голенищами и в сером дождевике, ходил по берегу и отдавал распоряжения.

Васютка всегда немного робел перед большим, неразговорчивым отцом, хотя тот никогда его не обижал.

— Шабаш, ребята! — сказал Григорий Афанасьевич, когда разгрузка закончилась. — Больше кочевать не будем. Так, без толку, можно и до Карского моря дойти.

Он обошёл вокруг избушки, зачем-то потрогал рукой углы и полез на чердак, подправил съехавшие в сторону пластушины корья на крыше. Спустившись по дряхлой лестнице, он тщательно отряхнул штаны, высморкался и разъяснил рыбакам, что избушка подходящая, что в ней можно спокойно ждать осеннюю путину, а пока вести промысел паромами и перемётами. Лодки же, невода, плавные сети и всю прочую снасть надобно как следует подготовить к большому ходу рыбы.

Потянулись однообразные дни. Рыбаки чинили невода, конопатили лодки, изготовляли якорницы, вязали, смолили.

Раз в сутки они проверяли перемёты и спаренные сети — паромы, которые ставили вдали от берега.

Рыба в эти ловушки попадала ценная: осётр, стерлядь, таймень, частенько налим, или, как его в шутку называли в Сибири, поселенец. Но это спокойный лов. Нет в нём азарта, лихости и того хорошего, трудового веселья, которое так и рвётся наружу из мужиков, когда они полукилометровым неводом за одну тоню вытаскивают рыбы по нескольку центнеров.

Совсем скучное житьё началось у Васютки. Поиграть не с кем — нет товарищей, сходить некуда. Одно утешало: скоро начнётся учебный год, и мать с отцом отправят его в деревню. Дядя Коляда, старшина рыбосборочного бота, уже учебники новые из города привёз. Днём Васютка нет-нет да и заглянет в них от скуки.

Вечерами в избушке становилось людно и шумно. Рыбаки ужинали, курили, щёлкали орехи, рассказывали были и небылицы. К ночи на полу лежал толстый слой ореховой скорлупы. Трещала она под ногами, как осенний ледок на лужах.

Орехами рыбаков снабжал Васютка. Все ближние кедры он уже обколотил. С каждым днём приходилось забираться всё дальше и дальше в глубь леса. Но эта работа была не в тягость. Мальчишке нравилось бродить. Ходит себе по лесу один, напевает, иногда из ружья пальнёт.

Васютка проснулся поздно. В избушке одна мать. Дедушка Афанасий ушёл куда-то. Васютка поел, полистал учебники, оборвал листок календаря и с радостью отметил, что до первого сентября осталось всего десять дней. Потом засобирался по кедровые шишки.

Мать недовольно сказала:

— К ученью надо готовиться, а ты в лесу пропадаешь.

— Чего ты, мамка? Орехи кто-то должен добывать? Должен. Охота ведь рыбакам пощёлкать вечером.

— «Охота, охота»! Надо орехов, так пусть сами ходят. Привыкли парнишкой помыкать да сорить в избе.

Мать ворчит но привычке, потому что ей не на кого больше ворчать.

Когда Васютка с ружьём на плече и с патронташем па поясе, похожий па коренастого, маленького мужичка, вышел из избы, мать привычно строго напоминала:

— Ты от затесей далеко не отходи — сгинешь. Хлеба взял ли с собой?

— Да зачем он мне? Каждый раз обратно приношу.

— Не разговаривай! На вот краюшку. Не задавит она тебя. Спокон веку так заведено, мал ещё таёжные законы переиначивать.

Тут уж с матерью не поспоришь. Таков старинный порядок: идёшь в лес — бери еду, бери спички.

Васютка покорно сунул краюшку в мешок и поспешил исчезнуть с глаз матери, а то ещё придерётся к чему-нибудь.

Весело насвистывая, шёл он по тайге, следил за пометками на деревьях и думал о том, что, наверное, всякая таёжная дорога начинается с затесей. Сделает человек зарубку на одном дереве, отойдёт немного, ещё топором тюкнет, потом ещё. За этим человеком пойдут другие люди; собьют каблуками мох с валежин, притопчут траву, ягодники, отпечатают следы в грязи, и получится тропинка. Лесные тропинки узенькие, извилистые, что морщинки на лбу дедушки Афанасия. Только иные тропинки зарастают со временем, а уж морщинки-то на лице едва ли зарастут.

Склонность к пространным рассуждениям, как у всякого таёжника, рано появилась у Васютки. Он ещё долго думал бы о дороге и о всяких таёжных разностях, если бы не скрипучее кряканье где-то над головой.

«Кра-кра-кра!..» — неслось сверху, будто тупой пилой резали крепкий сук.

Васютка поднял голову. На самой вершине старой взлохмаченной ели увидел кедровку. Птица держала в когтях кедровую шишку и орала во всё горло. Ей так же горласто откликались подруги. Васютка не любил этих нахальных птиц. Он снял с плеча ружье, прицелился и щёлкнул языком, будто на спуск нажал. Стрелять он не стал. Ему ужо не paз драли уши за попусту сожженные патроны. Трепет перед драгоценным «припасом» (так называют сибирские охотники порох и дробь) крепко вбит в сибиряков отроду.

— «Кра-кра»! — передразнил Васютка кедровку и запустил в нее палкой.

Досадно было парню, что не может он долбануть птицу, даром что ружьё в руках. Кедровка перестала кричать, неторопливо ощипалась, задрала голову, и по лесу снова понеслось ее скрипучее «кра!».

— Тьфу, ведьма проклятая! — выругался Васютка и пошёл.

Ноги мягко ступали по мху. На нём там и сям валялись шишки, попорченные кедровками. Они напоминали комочки сотов. В некоторых отверстиях шишек, как пчёлки, торчали орехи. Но пробовать их бесполезно. Удивительно чуткий клюв у кедровки: пустые орехи птица даже не вынимает из гнёздышка. Васютка поднял одну шишку, осмотрел её со всех сторон и покачал головой:

— Эх и пакость же ты!

Бранился Васютка так, для солидности. Он ведь знал, что кедровка — птица полезная: она разносит по тайге семена кедра.

Наконец Васютка облюбовал дерево и полез на него. Намётанным глазом он определил: там, в густой хвое, упрятались целые выводки смолистых шишек. Он принялся колотить ногами по разлапистым веткам кедра. Шишки так и посыпались вниз.

Васютка слез с дерева, собрал их в мешок и, не торопясь, закурил. Попыхивая цигаркой, оглядел окружающий лес и облюбовал ещё один кедр.

— Обобью и этот, — сказал он. — Тяжеловато будет, пожалуй, да ничего, донесу.

Он тщательно заплевал цигарку, придавил ее каблуком и пошел. Вдруг впереди Васютки что-то сильно захлопало. Он вздрогнул от неожиданности и тут же увидел поднимающуюся с земли большую чёрную птицу. «Глухарь!» — догадался Васютка, и сердце его замерло. Стрелял он и уток, и куликов, и куропаток, но глухаря подстрелить ему ещё не доводилось.

Глухарь перелетел через мшистую поляну, вильнул между деревьями и сел на сухостоину. Попробуй подкрадись!

Мальчик стоял неподвижно и не спускал глаз с огромной птицы. Вдруг он вспомнил, что глухаря часто берут с собакой. Охотники рассказывали, что глухарь, сидя па дереве, с любопытством смотрит вниз, на заливающуюся лаем собаку, а порой и подразнивает её. Охотник тем временем незаметно подходит с тыла и стреляет.

Васютка же, как назло, не позвал с собою Дружка. Обругав себя шёпотом за оплошность, Васютка пал на четвереньки, затявкал, подражая собаке, и стал осторожно продвигаться вперёд. От волнения голос у него прерывался. Глухарь замер, с любопытством наблюдая эту интересную картину. Мальчик расцарапал себе лицо, порвал телогрейку, но ничего этого не замечал. Перед ним наяву глухарь!