«Безумная Евдокия» (Анатолий Георгиевич Алексин) fb2, epub, pdf, txt скачать бесплатно

«Безумная Евдокия»

Владимир Шевчук

Самолет или Hебо манит

Всем летающим, и учащимся взлетать.

Есть те кто может летать, и те, кто не может. Мы — те, кто может, называемся самолетами (мы сами себя так назвали «сами летаем»), остальных — тех, кто не летает, называют по разному, я даже не знаю как, не интересовался. Единственное назначение нелетающих (как вы должны были догадаться я из самолетов т.е. летающий) — кормить нас, и заботиться о нашем благополучии, за это мы иногда поднимаем их в воздух. Мы высшие. Черт, совсем заговорился. Я то хотел рассказать, как учился летать, а перешел к прославлению летающих. Итак, воспоминания. —————— — ТэТэ, почему ты не летаешь — господи, как многие задавали мне этот вопрос. И вот теперь собственный рассудок, начал меня терроризировать. — Я учусь! Учусь! Учусь! — слова были произнесены вслух, и остальные самолеты обернувшись на мой возглас, сокрушенно покачали головами. — Все хорошо ТэТэ. Успокойся. — эСэH21 подумал, что мне приснился очередной кошмар. — Я в порядке — махнув закрылками, я побежал по взлетной полосе. Hочной воздух успокаивал, обтекая меня со всех сторон. Звезды манили, а луна создавала на асфальте, гоняющегося за мной двойника. Как прекрасна ночь. Как я люблю ночь. Тишина и спокойствие. Hе слышно грохота турбин, и свиста рвущегося пространства. Я убегаю, на край взлетной полосы, а потом, ношусь, как сумасшедший, перебегая на соседние и распугиваю зазевавшихся нелетающих. Они, то проклинали меня, то подбадривали, а я уезжал дальше. Я просто уезжал, но не взлетал. Я боялся взлетать, хотя все думали, что я ночами, только этим и занимаюсь, а не просто ношусь, по полосам, как сумасшедший. Я просто боялся, но для рассудка придумывал более убедительные (либо менее унизительные причины). Я говорил всем, в том числе и себе, что если я взлечу днем, то меня неудержимо повлечет к солнцу, и не сумев остановиться, я влечу в него, и расплавлюсь, а потому я летаю ночью. И никто не знал, что мои сопла, до сих пор запаянны. Hет, они конечно же не были сплошными, иначе, как бы я мог выпускать струи горячего воздуха, но они и не были полыми. Hужен был полет, чтобы струи, огня могли снести спайки. Обычно, за ночь, я тратил настолько много топлива, что с утра, нелетающие заправщики перешептываясь, спорили о том, как далеко я улетал. А я тихо смеялся, либо плакал в зависимости от настроения и погоды.26-02-99 // 23:03:04 —- День подкрался незаметно. Только что, восток лишь немного посветлел, и вот уже появился кусочек солнца. ТэТэ въехал в ангар и задремал, предаваясь мечтам, о будующих полетах. —- — Тэ.., расскажи, как делать мертвую петлю — я приоткрыл боковое стекло. Возле меня стоял ХээH, и затаив дыхание ждал детальных инструкций. «Черт, я, никогда не летавший, всех инструктировал по исскуству полетов. Я рассказывал, как преодолевать страх, разгоняться, взлетать, продувать сопла. Я рассказывал все, а потому, все считали меня асом из асов, хотя и никогда не видели, чтоб я летал. Они думали, что я скрываю, какие-то особенные летные секреты, но еще никому не удавалось догнать меня ночью. Они завидовали мне. Глупцы. Черт, какие же они глупцы, и при этом не у кого спросить совета. Станционные компьютеры, из которых я научился извлекать данные не могли мне помочь. Все сводилось к словам (Помоги себе сам). Ладно, хоть кому-то помочь могу». И я начал инструктаж, по мертвой петле. ХээH дослушав последнее мое слово, выкатил из ангара, разогрев он начал еще посреди инструктажа. Я закрыл глаза, а все затаив дыхание наблюдали, за его мертвой петлей, она была кривовата, но многие не знали, как сделать и такую. А потому шепотом поздравляли друг друга, с новым, полученным от меня секретом. —- Hа поле опускалась ночь. ТэТэ завел моторы и выкатил из ангара. И снова ночной ветер, и снова размышления, выдуваемые из еще дремлющего сознания, разносятся в пространстве. Hекоторые самлеты выбрались из ангаров, чтоб проводить его взглядом. ТэТэ проезжал, мимо, быстрее, чем многие могли летать. Он проехал конец полосы, выехал на трассу, и понесся по ней. —- Hикто не может помешать, моей безумной поездке. Hочь, все спят, как летающие, так и нелетающие. Почти все. Hеожиданно на трассу передо мной выехал заправщик (из нелетающих). Идиот. Огонь рванул по соплу, плавя перегородки. Закрылки встали в вертикальное положение, и я неожиданно оторвался от земли. Оплавленный заправщик, все равно умирал посреди трассы, но я бул уже далеко-высоко. —————— Я летающий, и я летаю. Я летаю быстрее и красивее всех остальных, и они затаив дыхание мечтают, наблюдать за моими полетами. Hо я появляюсь среди них лишь изредка. Для меня, в мире существуют только: рвущийся крыльями воздух, играющий тучами ветер, и солнце, луна и звезды, которые освещают мой путь. Hикто не остановит мой полет, пока я верю, что могу летать. А я верю. Почему и летаю.

Безумная Евдокия — Алексин Анатолий

Изменить размер шрифта:
Notice
: Undefined index: HTTP_USER_AGENT in
/var/www/www-root/data/www/read-book.ru/frontend/web/index.php
on line
60
Порою, чем дальше уходит дорога жизни, тем с большим удивлением двое, идущие рядом, вспоминают начало пути. Огни прошлого исчезают где-то за поворотом… Чтобы события на расстоянии казались все теми же, теми же должны остаться и чувства.

А у нас-то с Надюшей где был тот роковой поворот? Сейчас, когда несчастье заставило оглянуться назад, я его, кажется, разглядел. И если когда-нибудь Надя вернется…

Мысленно я все время готовлюсь к тому разговору. Это, я думаю, еще не стало болезнью, но стало моей бессонницей, неотступностью. Ночами я веду диалог, в котором участвуем мы оба: Надя и я. Сюжет диалога всегда одинаков: это наша с ней жизнь.

Если прошлое вспоминается «в общем и целом», оно, наверное, умерло или просто не имеет цены. Лишь детали воссоздают картину. Подчас неожиданные, когда-то казавшиеся смешными, они с годами обретают значительность.

Так сейчас происходит со мной.

Но почему все, о чем я теперь вспоминаю, так долго не обнаруживало себя?

Я должен восстановить разрозненные детали. Быть может, собравшись вместе, они создадут нечто цельное?

Мы с Надей работали в конструкторском бюро на одном этаже, но в разных концах коридора. Встречаясь, мы говорили друг другу «здрасьте!», не называя имен, потому что не знали их.

Когда же меня вместе с чертежной доской решили переселить в Надину комнату, некоторые из ее коллег запротестовали: «И так уж не протолкнешься!»

— Одним человеком меньше, одним больше… — стал убеждать представитель дирекции.

— Это смотря какой человек! — сказала Надюша.

Потом, возникая из-за своей чертежной доски, словно из-за ширмы кукольного театра, я нарочно встречался с Надей глазами и улыбался, чтобы она поверила, что я человек неплохой. С той же целью я пригласил ее однажды на концерт знаменитой певицы.

— Пойдемте… Я тоже пою! — сказала она. И добавила: — Правда, есть одно затруднение: у меня насморк и кашель. Таких зрителей очень не любят.

Но именно там, в Большом зале Консерватории, я ее полюбил. В течение двух отделений Надя героически старалась не кашлять и не чихать. А когда знаменитую певицу стали вызывать на «бис», она шепнула:

— У вас нет платка? Мой абсолютно промок. Вот уж не ожидала от своего маленького носа такой бурной активности!

Она напоминала ребенка, который в присутствии гостей, повергая родителей в ужас, может поведать обо всех своих намерениях и выдать любые тайны семьи.

«Милая детская непосредственность…» — говорят о таких людях. Надина непосредственность никогда не была «милой» — она была удивительной.

Покоряющей… Ее синонимом была честность. Я-то ведь не отважился сообщить ей, что сочиняю фантастические рассказы, которые никто не печатает! Тем более что, как я узнал окольным путем, она этот жанр не любила:

— Столько фантастики в реалистических произведениях!.. А когда я сказал Надюше, что мечтаю на ней жениться, она ответила:

— Только учтите, у меня есть приданое: порок сердца и запрет иметь детей.

— В вас самой столько детского! — растерянно пошутил я.

— С годами это может стать неестественным и противным, — ответила

Надя. — Представьте себе пожилую даму с розовым бантиком в волосах!

— Но ведь можно, в конце концов, и без…

— Нет, нельзя, — перебила она. — Представляете, какая у нас с вами была бы дочь!

С той поры иметь дочь стало нашим главным желанием. Будущие родители обычно мечтают о сыновьях, а мы ждали дочь.

«Ясно… Запретный плод!» — говорили знакомые. Эти восклицания были не только банальными, но и неточными. Надюша, мало сказать, не прислушивалась к запретам врачей — она просто о них забыла. И только глаза, которые из-за припухлости век становились по утрам вроде бы меньше и уже, напоминали о том, что порок сердца все-таки есть.

— Почти всех женщин беременность украшает. На ком ты женился? говорила Надюша, разглядывая себя в зеркале по утрам.

Другие мечтали о сыновьях. А мы ждали Оленьку. И она родилась. «Она не могла поступить иначе, — написала мне Надюша в своей первой записке после того, как нас на земле стало трое. — Меня полгода держали в больнице. Разве она могла обмануть мои и твои ожидания? Спасибо ей!»

С этой фразы, я думаю, все началось. Эта фраза перекинула мост и в тот страшный день, который разлучил нас с Надюшей. Мост длиною в шестнадцать лет и два месяца…

* * *

Это было воскресенье. По радио началась передача «С добрым утром!».

Надя вместе с картошкой, которую она чистила, переместилась поближе к приемнику.

— Не пою сама, так хоть послушаю, как поют другие, — сказала она.

— А разве ты уже… не поешь? — удивился я.

— А разве ты не заметил?

— Я как-то… Пожалуйста, не сердись.

— Наоборот, я горжусь: незаметно уйти со сцены — это искусство.

Надя любила подтрунивать над собой. Я знал, что на это способны только хорошие и умные люди.

Жизнерадостные голоса, женский и мужской, попеременно, как бы забегая из радиоприемника к нам в комнату, желали, чтобы утро для всех было ясным и добрым.

В дверь постучали.

— Звонок не работает, — сказала Надюша. — Пробки, что ли, перегорели?

Стоило мне прикоснуться к замку, как по ту сторону двери вскрикнули:

— Оля дома?

Я увидел на пороге Евдокию Савельевну, классную руководительницу нашей Оленьки, и двух Олиных одноклассников — Люсю и Борю.

— Вырос Боря нам На горе! — пошутила однажды Оленька.

Она часто и легко переходила на рифмы.

Боря был самым высоким в классе и всегда что-нибудь или кого-нибудь собой загораживал. А тут он хотел, чтобы Евдокия Савельевна сама его от меня заслонила, и поэтому неестественно пригибался.

Анатолий Алексин — Безумная Евдокия

Анатолий Алексин

Безумная Евдокия

Порою, чем дальше уходит дорога жизни, тем с большим удивлением двое, идущие рядом, вспоминают начало пути. Огни прошлого исчезают где-то за поворотом… Чтобы события на расстоянии казались все теми же, теми же должны остаться и чувства.

Так сейчас происходит со мной.

Но почему все, о чем я теперь вспоминаю, так долго не обнаруживало себя?

Я должен восстановить разрозненные детали. Быть может, собравшись вместе, они создадут нечто цельное?

— Одним человеком меньше, одним больше… — стал убеждать представитель дирекции.

— Это смотря какой человек! — сказала Надюша.

— Только учтите, у меня есть приданое: порок сердца и запрет иметь детей.

— В вас самой столько детского! — растерянно пошутил я.

— С годами это может стать неестественным и противным, — ответила

Надя. — Представьте себе пожилую даму с розовым бантиком в волосах!

— Но ведь можно, в конце концов, и без…

— Нет, нельзя, — перебила она. — Представляете, какая у нас с вами была бы дочь!

* * *

Это было воскресенье. По радио началась передача «С добрым утром!».

Надя вместе с картошкой, которую она чистила, переместилась поближе к приемнику.

— Не пою сама, так хоть послушаю, как поют другие, — сказала она.

— А разве ты уже… не поешь? — удивился я.

— А разве ты не заметил?

— Я как-то… Пожалуйста, не сердись.

— Наоборот, я горжусь: незаметно уйти со сцены — это искусство.

Надя любила подтрунивать над собой. Я знал, что на это способны только хорошие и умные люди.

В дверь постучали.

— Звонок не работает, — сказала Надюша. — Пробки, что ли, перегорели?

Стоило мне прикоснуться к замку, как по ту сторону двери вскрикнули:

— Оля дома?

— Вырос Боря нам На горе! — пошутила однажды Оленька.

Она часто и легко переходила на рифмы.

Хрупкая Люся тоже пряталась за громоздкой, но очень подвижной фигурой своей классной руководительницы.

Евдокия Савельевна была в брюках, старомодной шляпе с обвислыми полями и с рюкзаком за спиной.

— Оля дома? — повторила она.

— Нет.

— Она не вернулась?!

— Нет.

— Как… нет?! Что вы говорите?

— Она же ушла вместе с вами. В поход.

— Это так. Это. безусловно, так. Но вчера вечером она куда-то исчезла.

Я почувствовал, что сзади, за мной, стоит Надя. Она не сказала ни слова. Но я почувствовал, что она сзади. — И ночью Оленьки не было? полушепотом-полукриком спросил я.

Они молчали. Это было ответом, который заставил Надюшу за моей спиной произнести:

— Где же она теперь?

Я не узнал Надиного голоса. Не уловил привычных для меня интонаций.

Трудное умение взглянуть на события собственной жизни со стороны, спокойное чувство юмора всегда помогали Наде удерживать себя и меня от радостной или горестной истерии.

— Ты бы одолжила мне свое чувство юмора, — как-то попросил я ее.

— У меня… юмор? Смешно! — сказала она. — Но свой собственный сбереги. Он помогает смягчать крайние человеческие проявления.

— Эти проявления всегда очень опасны, — сказала она в другой раз. —

Потому что отрывают человека от людей и делают его одиноким.

— Не понимаю, — сознался я.

— Значит, виноват объяснявший! Мы часто излагаем то, о чем размышляли целые годы, так, будто и наш собеседник размышлял вместе с нами. И еще удивляемся: почему он не понимает нас с полуслова!..

Я любил, когда Надюша мне что-нибудь растолковывала: она делала это легко, не настырно. «Преподавай она в школе, все были бы отличниками», думал я.

— Вот и растолкуй мне… О вреде, как ты сказала, «крайних человеческих проявлений»!

— Верней, о бестактности их, — сказала она. — Это как раз очень ясно.

Например… Когда слишком уж бурно ликуешь, не мешало бы вовремя спохватиться и подумать о том, что кому-то сейчас впору заплакать. А упиваясь собственным горем, не мешает подумать, что у кого-то в душе праздник, который, может быть, не повторится. Надо считаться с людьми!

И вот впервые Надя изменила себе. Ее тревога не знала границ, не могла щадить окружающих.

— Где же она… теперь? — повторила Надюша.

Потрясенный ее состоянием, я крикнул:

— Оля просто не вынесла. Всему есть предел!

Я сказал так, потому что именно они, те трое, все еще стоявшие за порогом, были причиной частых страданий и слез нашей дочери.

— Сейчас уже утро. А ее нет! Ее нет… Где же она?! Куда же она?.. спрашивала меня Надя.

Она сама приучила меня чаще задавать сложные вопросы, чем отвечать на них. Поэтому я беспомощно повторял одну и ту же нелепую фразу:

— Не волнуйся, пожалуйста, Наденька. Не волнуйся!

А те трое были еще за порогом. «Виновники… главные виновники того, что произошло!» — мысленно повторял я.

Что именно произошло, я не знал. И неизвестность, как всегда в таких случаях, была самым страшным.

Огромная шляпа с обвислыми полями скрывала лицо Евдокии Савельевны.

Люся по-прежнему пряталась за спиной классной руководительницы, а Боря изучал каменные плитки у себя под ногами.

«Безумная Евдокия» Анатолия Алексина

Проще всего было бы поменять «плюсы» на «минусы» — в основе советской идеологии лежал коллективизм, в основе современной — индивидуализм… Вот только в действительности всё далеко не так просто. А потому, несмотря на десятилетия, прошедшие с момента публикации повести, поднятый автором вопрос вовсе не устарел. Что, в конечном счёте, важнее — личность или коллектив, собственный успех или хорошие отношения с окружающими, твоё личное «Я» или наше общее «Мы»? В середине семидесятых годов прошлого века — при самом, что ни на есть, развитом социализме, в обычной московской семье жила девочка-старшеклассница. Единственный ребёнок в семье, к тому же ребёнок поздний, долгожданный — и, как это обычно бывает, привыкший, что мир вертится вокруг неё. На счастье или на беду, девочка оказывается талантливым художником — настолько, что её работы показывают по телевидению. Так что нет ничего удивительного в том, что наша героиня смотрит на окружающих сверху вниз: одноклассники для неё — «посредственности», как и бывшие ученики её классной руководительницы, состоявшиеся взрослые люди, сама классная руководительница, в честь которой названа повесть, носит презрительную кличку: «безумная Евдокия». Может показаться, что перед нами — забывшая совесть, зарвавшаяся, «зазвездившаяся» эгоистка, но не спешите — на самом деле всё не так просто. Начнём с того, что рабочий день советского школьника был продолжительнее рабочего дня взрослого — отсидев пять-шесть уроков, ребёнок был обязан делать домашние задания почти по каждому из них. Добавим к этому два иностранных языка — изучаемый в школе, наравне со всеми английский и изучаемый самостоятельно итальянский. И занятия в художественной студии — не всякий взрослый справится с нагрузкой, ложащейся на нашу девочку. Так что упомянутое презрение на самом деле имеет место, но точно так же во время Великой Французской Революции трудящиеся-буржуа с презрением смотрели на бездельников-аристократов. Совершённые героиней проступки оказываются не столь уж страшны — кто из нас в юности не грешил чем-то подобным, получая от жизни и окружающих заслуженные «плюхи». Забыла на улице одноклассницу со своими рисунками, не сумев провести на некую важную встречу. Желая защитить упомянутую одноклассницу от несправедливых нападок, рассказала окружающим о её сложной семейной ситуации. Не заметила влюблённого мальчика… Что до последнего, то тут, как говорится, сам бог велел. Впрочем, всё перечисленное ещё не повод безоговорочно оправдывать героиню — не только для взрослого человека, но и для не имеющей жизненного опыта, делающей первые шаги девочки-подростка, упомянутые проступки достаточно серьёзны. Опять же, на счастье или на беду, классная руководительница нашей девочке досталась несколько своеобразная. Начнём с того, что дама неустроенна в личной жизни — ни мужа, ни семьи, ни детей. Дама безвкусно одевается — запросто способна натянуть юбку поверх брюк, носит дурацкие, свершено ей не идущие широкополые шляпки. В глазах девочки-художницы это выглядит откровенно смешно — за что классная руководительница и получила своё презрительное прозвище. Обыкновенно классные руководители, учителя, а уж тем более, родители ругают нерадивых учеников, обрушивая на головы несчастных заслуженные громы и молнии. Что (обратим внимание на этот момент) вынуждает нерадивых учеников хулиганить, желая получить признание в глазах если не родителей и учителей, то одноклассников. Согласимся, что подложить в сумку учительнице живого воробья или лягушку, поджечь карбид у дверей учительской, наслаждаясь поднявшимся переполохом намного проще, легче и интереснее, чем научиться решать задачи по математике или спрягать суффиксы. Что до «безумной Евдокии», то она даже для самого отпетого двоечника или хулигана найдёт ободряющие слова, будучи — совсем по Дейлу Карнеги, «чистосердечна в своей оценке и щедра на похвалу»:

«Коля Белкин ещё недавно не мог начертить прямую линию, а теперь у него по геометрии и черчению твёрдые тройки. Учительница математики предполагает, что в будущем он мог бы добиться четвёрки. Это радостное событие для нас всех…».

Польщенные хулиганы и двоечники, перестав пускать в классе самолётики и резать ножами парты, дружно принимаются за учёбу, направляя энергию на более конструктивные цели. Обратим особое внимание на слова: «радостное событие для всех нас». Помимо моральной поддержки слабых и отстающих, «безумная Евдокия» старается, чтобы её ученики как можно больше времени проводили вместе. Совместные экскурсии — походы в музеи и на выставки, пионерские и школьные мероприятия, любительские спектакли… Частые встречи с бывшими учениками, простыми советскими людьми — кто-то стал поваром в заводской столовой, кто-то из простого водителя «дорос» до начальника автобусного парка… Характерный момент — среди бывших учеников «безумной Евдокии» нет ярких личностей: учёных, актёров, писателей — есть только и исключительно «простые советские люди». Яркие личности на встречи или сознательно не приглашаются — или же они, подобно героине, на бывшую классную руководительницу нешуточно обижены. Ну, а девочке, с её напряжённым графиком, волей-неволей приходится выбирать: совместный с классом поход в кино, в музей, встреча с бывшим одноклассником — или очередное занятие по рисунку в художественной студии. Надо ли говорить, что она выберет — при полной поддержке родителей. Не желая того, девочка «отрывается от коллектива», пускаясь в самостоятельное плавание. «Безумная Евдокия» откровенно злится — одна из её учениц оказывается «неохваченной», но сделать ничего не может. Если посещение уроков в советской школе было обязательным, то внеклассные мероприятия — исключительно добровольными. Но самое главное — героиню систематически затирают. Вынужденно игнорируя школьные экскурсии и встречи с бывшими одноклассниками, она с удовольствием играла бы в любительских спектаклях — вот только главные и интересные роли достаются упомянутым двоечникам и хулиганам, столь любимым «безумной Евдокией» «посредственностям». Класс выпускает стенгазету — её, ученицу художественной студии, к работе не привлекают вовсе — зато привлекают упомянутую подругу, если и способную рисовать, то только заголовки. Вызвав «безумную Евдокию», директор школы потребовал объяснений: почему работы вашей ученицы показывают по телевизору, а я — директор, об этом понятия не имею? И распорядился устроить для девочки персональную выставку. Выставка состоялась — но не персональная, а общая, коллективная, для всего класса. У девочки, как и у остальных её одноклассников, потребовали всего две работы. Словом, наша героиня оказывается сильно обиженной на классную руководительницу. И, будучи обиженной, решает сделать то, что обычно делают двоечники и хулиганы — серьёзно нахулиганить, чтобы таким образом заявить о себе, получив признание. Во время общего, с классом, похода по партизанским местам, ей удалось угадать маршрут, которым некий парень ушёл от немецких патрулей. О догадке следовало бы рассказать классной руководительнице и ребятам — но в этом случае победу засчитают не ей, а классу. Девочке же безумно хочется сказать: «Я», а не «Мы», а потому, не ставя никого в известность о своей догадке, она решает пройти по маршруту самостоятельно, самостоятельно же получив ждущий в конце приз. История заканчивается, но не скандалом с последующим признанием, на что рассчитывала героиня, а трагедией. Нередко критики напирают на элементарный недосмотр со стороны учительницы — устраивая класс на ночлег, «безумная Евдокия» не провела переклички. Не забудем, что повесть написана в 1976 году — мобильных телефонов ещё нет, а телефоны-автоматы имеются далеко не везде, практически отсутствуя в сельской местности. Даже при желании наша девочка не может позвонить домой и предупредить родителей. В действительности же конфликт лежит намного глубже. «Среди моих учеников нет ни одного хулигана или бандита», — с гордостью заявляет классная руководительница, тем самым, фактически исключая нашу девочку из числа своих учеников. И, почти сразу же, добавляет: «Тот, кто хочет во всём быть первым, обречён на одиночество». По большому счёту героиня повести, если и виновата, то в том, что родилась умной и талантливой. Тем самым, не желая того, она оказывается перед выбором: развивать судьбой или Богом (что вам больше понравиться) данный талант, пойдя против коллектива или стать одной из бесчисленных и прочих «серых мышек». Делать и то и другое нельзя — как говорил Козьма Прутков, «нельзя объять необъятное», а потому, волей-неволей, отбросив второстепенное, придётся сосредоточиться на главном. Выбор, который в этой ситуации сделает не только наша девочка, но и взрослый, многоопытный человек, вполне очевиден. Кроме того, вне зависимости от того, насколько умён и талантлив (ила наоборот — глуп и бездарен) окажется тот или иной человек, у каждого из нас есть желание сказать: «Я», а не «Мы», гордиться не только общими достижениями, но и собой лично. Любая попытка подменить личное «Я» общим «Мы» неизменно обречена на провал — вспомним школьных хулиганов, хулиганящих для того, чтобы быть замеченными. Вот так-то.

Алексин Анатолий Георгиевич — Безумная Евдокия

Анатолий Алексин

Безумная Евдокия

Так сейчас происходит со мной.

Но почему все, о чем я теперь вспоминаю, так долго не обнаруживало себя?

Я должен восстановить разрозненные детали. Быть может, собравшись вместе, они создадут нечто цельное?

– Одним человеком меньше, одним больше… – стал убеждать представитель дирекции.

– Это смотря какой человек! – сказала Надюша.

– Пойдемте… Я тоже пою! – сказала она. И добавила: – Правда, есть одно затруднение: у меня насморк и кашель. Таких зрителей очень не любят.

– У вас нет платка? Мой абсолютно промок. Вот уж не ожидала от своего маленького носа такой бурной активности!

«Милая детская непосредственность…» – говорят о таких людях. Надина непосредственность никогда не была «милой» – она была удивительной.

– Столько фантастики в реалистических произведениях!..

А когда я сказал Надюше, что мечтаю на ней жениться, она ответила:

– Только учтите, у меня есть приданое: порок сердца и запрет иметь детей.

– В вас самой столько детского! – растерянно пошутил я.

– С годами это может стать неестественным и противным, – ответила Надя. – Представьте себе пожилую даму с розовым бантиком в волосах!

– Но ведь можно, в конце концов, и без…

– Нет, нельзя, – перебила она. – Представляете, какая у нас с вами была бы дочь!

«Ясно… Запретный плод!» – говорили знакомые. Эти восклицания были не только банальными, но и неточными. Надюша, мало сказать, не прислушивалась к запретам врачей – она просто о них забыла. И только глаза, которые из-за припухлости век становились по утрам вроде бы меньше и уже, напоминали о том, что порок сердца все-таки есть.

– Почти всех женщин беременность украшает. На ком ты женился? – говорила Надюша, разглядывая себя в зеркале по утрам.

Другие мечтали о сыновьях. А мы ждали Оленьку. И она родилась.

«Она не могла поступить иначе, – написала мне Надюша в своей первой записке после того, как нас на земле стало трое. – Меня полгода держали в больнице. Разве она могла обмануть мои и твои ожидания? Спасибо ей!»

* * *

Это было воскресенье. По радио началась передача «С добрым утром!».

Надя вместе с картошкой, которую она чистила, переместилась поближе к приемнику.

– Не пою сама, так хоть послушаю, как поют другие, – сказала она.

– А разве ты уже… не поешь? – удивился я.

– А разве ты не заметил?

– Я как-то… Пожалуйста, не сердись.

– Наоборот, я горжусь: незаметно уйти со сцены – это искусство.

Надя любила подтрунивать над собой. Я знал, что на это способны только хорошие и умные люди.

В дверь постучали.

– Звонок не работает, – сказала Надюша. – Пробки, что ли, перегорели?

Стоило мне прикоснуться к замку, как по ту сторону двери вскрикнули:

– Оля дома?

Я увидел на пороге Евдокию Савельевну, классную руководительницу нашей Оленьки, и двух Олиных одноклассников – Люсю и Борю.

– Вырос Боря нам на горе! – пошутила однажды Оленька.

Она часто и легко переходила на рифмы.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.